В детстве я очень боялся темноты. Перед сном я не только оставлял дверь в коридор приоткрытой, но и просил родителей шуметь погромче, чтобы не оставаться наедине с тишиной полутёмной комнаты.
Сейчас я знаком с темнотой так тесно, что впору назвать её ещё одним моим близким другом. Однако именно в то время, когда в глубоких тенях копошились безымянные ужасы, я и познал простую истину: темнота бывает разной.
читать дальшеРодители моего отца не признавали бессмысленного света в доме. А перечить доброму, но суровому деду я не смел.
Так, когда все отходили ко сну, свет гас. Меня окутывала непроницаемая тьма, но она, отчего-то, была совсем не страшной.
Она была таинственной. Густой и тёплой, как чёрный пух. Но не страшной.
Я знал, что где-то за дверью, в затопившей квартиру чёрной патоке, теплится красный глаз магнитофона.
Я слышал, как взрыкивает в ногах моей кровати старый советский холодильник.
Но меня не пугали даже они (хотя холодильнику я, признаться, не доверял).
Эта темнота, окутывающая меня мягким пушистым одеялом, была доброй и уютной.
Странно, но я не могу припомнить ни одного кошмара, который снился бы мне в окружении этой темноты.
В своей собственной комнате в родительском доме — сколько угодно. А там — ни одного.
Темнота давно ушла из больших городов. Спряталась на задворки, да так, что и не сыщешь поначалу.
В доме нам подмигивают разноцветные гирлянды огней со всех стен и полок, за окном сияют ночные фонари, пышет рыжим жаром низкое небо мегаполиса.
Раньше я часто выходил за ней на охоту. Настороженно принюхивался к беспокойной шелестящей темноте Битцевского парка. Со сладостно-страшным замиранием сердца купался в непроницаемом мраке пещер.
Я дарил тьму и принимал её в дар, как одно из самых больших своих сокровищ.
Признаться, я немного скучаю по ней. По той первородной тьме, не растерзанной вездесущим светом настоящего.
Скажете, запрись в ванной, и будет тебе темнота?
Если скажете, значит, вы меня не поняли.
Темнота — она везде разная. Живая.
А в ванной ей тесно.